Но вдруг орёт ворона. Ей удаётся сбить Лизу с рифмы. Она озирается и замечает, что из-за недалёкой сосны на неё тёмной дырочкой глядит белая-белая попа.

Лизе хочется букашкой зарыться в дёрн. Она горбатится, будто и впрямь намеревается стать насекомым. Но кто-то издали кричит голосом Веньки:

– Войцех! Где ты там… обделался, что ли?

Прикрывая штанами белизну, Володька отзывается:

– Утром Славкиной каши нажрался, дурак… Живот пучит…

Направляясь в сторону голоса, Володька оборачивается – глянуть на «Славкину кашу» – и видит Лизу.

Ему бы сделать вид, что её нет. Но куда там!..

– Следишь, с-сука! – шипит он и, подхватив толстую хлыстину, идёт на приступ.

Лизе приходится поспешить. Она торопится мимо только что оставленной Войцехом сосны. Палка летит следом, но оказывается гнилой. От удара по стволу она разлетается обломками. Увернувшись от них, Лиза падает и угадывает ладонью прямо в «кашу»…

Володька уже рядом!

Не была бы Лиза Лизою, если бы тёплая слякоть оказалась вытертой о землю. Подскочив на ноги, она полной горстью вмазывает её Володьке прямо в глаза.

Дело бы не кончилось добром, но тут среди сосен заблеял известный своей бодливостью козёл. Лиза не видит, куда исчезает Володька. Сама она, перескочив прясла, через секунду стоит в чужом огороде, где ветхая бабуля уже поясняет:

– Ет Мартын! – именует она козла. – Суседкин дьявол!

А дьявол стоит по ту сторону прясел, упершись копытцами в жердину!

– Теперь ня жди, – продолжает бабуля. – Ня уберётся, покуда Михална не увядёт. В сельпо подалась, а ён выскочил идей-та… Придётся погодить…

Последние слова относятся к Лизе, и та соглашается.

– Ну, тоды… Руки-то сполосни, – велит старая. – Пойдём, что ля, чай пить…

На ходу она хвалится:

– У мяне ишо и кипяток не простыл…

В ограде под навесом печь, на плите чайник… Там же полно «суседкиных» пчёл.

– Тольки не махайся на их, тоды ня жиганут, – предупреждает бабуля.

Уже за чаем она сообщает:

– А ты мне вот на чё нужна… Бог тебя послал. Погодь – сщас вынясу…

Она идёт в избу; выносит такую же Библию, какая была в доме Игоря Васильевича – директора памятной школы. На ходу говорит:

– Я – баушка Роза… Семьи ня помню – мать родами померла. Ня знаю, какой дурак мяне Розой окрестил. – Отмахивается она от чуждого ей имени, чтобы попросить: – Ты тут вот мне почитай. Сама-то я плохо вижу… А я толковать буду… Тут ишо с ятями писано…

Всё это говорится запросто, будто рядком с нею сидит близкая родня…

Под вечер Лизе, отведавшей полную миску русских щей и огромную порцию духовности, хозяйка у знакомых прясел велит:

– Ты, девка, не заботься ни про чё… Ходи, как домой. И Мартын тя боле не тронет. Ён как собака – своих скоро признаёт. А о Войцехе даже ня думай – не твоя судьба. Ён – дурень бестолковый, а ты – искра Божья! Тольки Неба единого слухайся!..

Пока Лиза бредёт обратно в лагерь, слова нового стиха сами собой ложатся в последние строфы:

Второй год обучения сразу ошарашивает девчат объявлением: отныне они не слесари-сборщики группы СБ-9, а радиомонтажницы!

Проясняется, что это заказ Института ядерной физики, который недавно образован под Новосибирском, в Академгородке.

Девчата сразу чувствуют себя приближёнными к советской науке!

Как уж там девчата, а для Лизы и работа обычного телефона – тайна за семью печатями.

Усилие постичь полёт живого слова в безмерном пространстве творит короткое замыкание в её голове – и ни малейшего просвета!

После долгих попыток вложить азы нового предмета в головы учениц Виктор Петрович всё-таки вынужден раздать им канифоль, припой, кислоту, чтобы «бестолочь эту» научить хотя бы путём паять.

Затем на верстаках появляются платы, схемы, наборы деталей. Определяется задание – каждому до Нового года собрать по простейшему радиоприёмнику!

Чего, казалось бы, проще – собрать по схеме проводники-сопротивления, чтобы вся эта белиберда заговорила выловленными из эфира голосами. Тут и начинаются нервы, слёзы, сопли… Девчачьи, но не Лизины.

Её не волнуют беспризорные голоса эфира. У неё собственное мироздание, полное не собранными пока что рифмами.

Не прилагая никаких нервных усилий, она по схеме подбирает всякие проводники-детали, один к другому пристраивает, прилаживает, припаивает, всем существом своим витая в поэзии:

Лиза повторяет и повторяет неотвязчивые строки… Не запомнить – значит, улетучатся. Пустота мигом заполнится другими строками…

При этом её в мастерской, можно сказать, нету: носит её где-то в беспредельном одиночестве…

В забытьи она не осторожничает – повторяет и повторяет вслух:

Наплывают новые и новые строки, и Лиза уверена, что стихотворение уже состоялось.

В это время работающая за соседним верстаком Ольга Ковалёва очень громко просит мастера:

– Уберите меня от этой стихоплётки! Городит над ухом всякую хреновину…

Лизу её голос выхватывает из одиночества и втаскивает в производственную мастерскую, заполненную хихиканьем, репликами, насмешками…

Виктор Петрович не успевает ответить.

Лиза уже стоит среди мастерской и читает во весь голос:

Замершие голоса долго не оживают!